Вера и Жизнь 5, 1979 г.
- Рождественские дни
- Я ищу свет
- Дорога в будущее
- Вифлеем
- Он проникает все
- Великая правда
- Наше счастье
- Правда жизни
- Всем сердцем
- «Поговорим по душам»
- Хочу рассказать молодым
- Человек и песня
- Тайна яслей: где Он?
- Тихая ночь
- Наш друг
- Человек и его время
- Живая связь
- По страницам советской печати
- Письма
- Информационное приложение
- Встречи в пути
- Из новых стихов
- Дом, где дороги сходятся
- Чудеса бывают…
- Благодарность
- Урок истории
- Только факты
- Вера, уверенность, знание
- Для размышляющих
- Единство
- Важные цели
- Из лирической тетради
- Хорошее начало
- Первые шаги
- Присядьте! Поговорим…
- Библейские термины
- Для детей
- Посмотри на небо…
Встречи в пути
Елена Шац
«Я знаю только одного» «И делал он угодное в очах Господа». 4Цар. 18:3
В МИРЕ МНОГО ЛЖИ
Милый друг, ты вероятно качаешь головой в ответ на мое утверждение, но вникни в себя, проследи свои поступки и, главное, слово устное и на бумаге — и тебе станет страшно.
Да, мы требовательны к справедливости других и не способны следить за своим словом и остановиться перед ложью!
Меня всегда этот вопрос волновал. Как сказать, как поступить правильно, ибо я не хочу быть дочерью отца лжи, сатаны?
Много лет я работала с людьми и имела дело с заработками и деньгами. Пожалуй, нигде и ни в чем так не познается человек, как в его отношении к деньгам.
Работая нормировщицей на строительстве, я сталкивалась с вопиюще низкими расценками, так называемыми едиными государственными нормами оплаты строительных работ. Эти расценки действовали по всему Советскому Союзу, и только они считались действительными. Человек мог проработать целый день на транспорте за ничтожно низкую плату — так велика была норма и так низки тарифы. И также было на земляных работах.
В таких случаях мастера прибегали к известному приему: приписке объемов выполненных работ.
Тут я узнала, как пишется ложь. Ничто на бумаге не соответствовало истине: все было ложно и раздуто. На бумаге было записано, что доставлены тысячи тонн несуществующих грузов, зимой сгребали миллионы кубометров снега, разрабатывались бездонные котлованы, но это было только на бумаге. На деле же было не так.
И вот среди этого хаоса приписок и несправедливостей, среди грубого морального насилия, среди полного распада дисциплины — мысленно вижу еще сегодня образ жестянщика нашего отдела капитального строительства. Высокий, худой, с седой бородою, серьезный и внимательный — он все 8 часов уделял труду. В мастерской было холодно, и два искалеченных пальца его руки синели и мерзли, но он не «перекуривал» и даже не грелся, а постоянно работал. Работа была сдельная, в конце месяца он честно давал свои записи. А ведь он мог бы и солгать. Никакого контроля над ним не было. И только мне было обидно до слез, что один, работая не покладая рук, получал столько же, сколько другой, хотя делал половину того, что делал первый. Но второму приписал мастер.
Иногда, когда мы бывали одни, я говорила ему, моему одноверцу: «Брат Иван Федорович, как это получилось, что вы работали так много, а заработок малый?» И он мне ответил: «Ничего, сестрица, пиши только правду…»
Мой начальник, молодой преуспевающий коммунист, прекрасно знал своих людей. Однажды он сказал мне: «Я знаю только одного честного человека на заводе — баптиста Ивана Федоровича».
Брат Иван Федорович и сейчас живет в городе С. на Среднем Урале. Теперь ему более 80 лет.
СТАРИЧКИ СМИРНОВЫ
Это было на Среднем Урале, в городе Сарапуле. Мое первое знакомство со старичками Смирновыми, произошло в пятидесятых годах, когда власти у нас отобрали молитвенный дом, и мы собирались для молитвы то у одного, то у другого верующего, имеющих собственные дома.
На усадьбе стояли два дома. Один большой, недавно срубленный, с широкими окнами и на высоком фундаменте. В нем жила вдова сына стариков Смирновых. Старикам невестка оставила домишко черный и убогий, в котором раньше, до смерти сына, жили все вместе. Смирновы имели огород, жили очень скромно, тихо и счастливо. Как убог был их домишко! Как скудна его обстановка! Низкий потолок, маленькие окошки, огромная русская печь, занимавшая почти четверть жилья. Простой стол с ножками «накрест» и грубая кровать. Вот и вся обстановка. Но с какой «благодарностью и любовью они отзывались о невестке! «Она у нас хорошая», — говорили они.
Когда я впервые увидела сестру Смирнову, мне вспомнилась знаменитая картина «Боярыня Морозова» — и суровое лицо на том полотне, И сестра Смирнова казалась такой: высокая, статная, с лицом серьезным и сосредоточенным. Но это только так казалось. Это была на редкость открытая и добрая душа.
В избушке Смирновых, где мы собирались на молитву, я впервые услышала гимн, печальный и трогательный: «Не тоскуй ты, душа дорогая…» И помню его поныне.
Теперь, когда я уже живу на Западе, я часто вспоминаю старичков Смирновых и говорю себе и другим: вот где настоящее счастье — не в земных приобретениях, а в мире и любви Божией.