Читатель сообщает, советует, спрашивает

С. Лунин

«Воскресенье», «спасибо» и «слава богу» Редкий человек не знает, что заключается в слове «воскресенье» или что «спасибо» — это сокращенное словосочетание «спаси, бог». Эти слова закрепились в разговорной речи, а «воскресенье» — и в календаре, и вряд ли можно здесь что-то изменить, тем более неуместно ставить вопрос о директивном исключении этих слов из языкового обихода. Но нелепо, когда учительница биологии, только что объяснявшая на уроке материалистическую теорию происхождения живой материи, в разговоре на перемене говорит: «О господи!» или «Ах, боже мой!». Или мать упрекает сына-пятиклассника: «Не бегай раздетым, не дай бог, опять простудишься!»

Религиозные люди воспринимают эти слова в их прямом смысле, произносят их сознательно. А атеисты?

Сам я как-то не обращал на это внимания — до того, как мне задали вопрос, заставивший задуматься. Было это давно. Работая тогда инструктором сельского райкома партии, я в совхозном клубе читал лекцию о происхождении христианства. По окончании один из слушателей, пожилой мужчина, говорит: «А вот почему многие образованные люди, да и вы тоже, в трудную минуту говорите: «Не приведи бог» или «Дай бог»? Выходит, все вы только на словах атеисты, а в душе — бог у вас все-таки есть?»

Я отвечал, что у людей, имеющих научное мировоззрение и отрицающих существование каких бы то ни было сверхъестественных сил, никакого «бога в душе» нет, что произносятся эти слова по привычке, доставшейся нам от прежних времен.

Полностью согласен с тем, что искоренить эту привычку трудно, как вообще трудно менять что-либо в языковой практике людей. Но есть здесь и другие причины. Прежде всего, мало осуждения этой устаревшей привычки. Многие современные писатели, драматурги, поэты видят в этих архаизмах некую красоту, выразительность.

Возьмем, к примеру, замечательный фильм «Москва слезам не верит». С первых же его кадров девушки произносят то «господи», то «боже мой». В фильме-спектакле «Миллион за улыбку» наши современники сплошь и рядом обращаются к различным божественным инстанциям. Зачем это? Для произведений, изображающих дореволюционное прошлое,— это историческая реальность, так тогда говорили. А в наше время?

Не знаю, насколько убедительными выглядят мои доводы, но, по моему представлению, эта привычка совсем небезобидна, иногда она дает повод думать, что говорим мы одно, а делаем другое.

С. Лунин

г. Пугачев Саратовской области