Светлые дали

Вадим Кузнецов

* * * * *

Красные гроздья рябины
стынут на первом снегу. 
Этой далекой картины
я позабыть не смогу. 

Где бы на свете я ни был,
сердце живет все теплей
близостью белого неба,
дальностью белых полей. 

Лисьим скольженьем поземки,
что заметает зарод… 
Скоро уйду я в потемки,
память со мною умрет. 

Милые, светлые дали
скроет белесая муть. 
Снегом засыплет детали,
только останется суть. 

Только сорвавшись с вершины,
будут, как прежде, в логу
красные гроздья рябины
зябнуть на первом снегу… 


* * * * *

В деревушке Анисимово
(говорю без прикрас) 
я живу независимо,
может быть, в первый раз. 

День дарует погоду,
остальное — на мне: 
принесу себе воду,
суп сварю на огне. 

Наловлю окунишек,
сор смету в уголок. 
По-хозяйски дровишек
нарублю себе впрок. 

Выпью вечером чаю,
в потолок посвищу. 
Ни о ком не скучаю,
ни о чем не грущу. 

Засыпаю без вздоха,
а проснусь и пойму: 
удивительно плохо
на земле одному… 


* * * * *

Прыгнул котенок с балкона,
с пятого этажа. 
В сером колодце бетона
стонет живая душа. 

Бьется котенок от боли,
задом елозит в пыли. 
Может быть,
жаждал он воли,
может быть,
просто земли… 

Не знал он
ни сном, ни духом,
ни памятью цепких лап: 
земля перестала
пухом
быть тем,
кто не мудр и слаб. 

Света и тьмы творенье
к тому же не ведал он: 
еще до его рожденья
землю одели в бетон… 

Оплачу я жертву бетона
и вспомню легко и светло,
как тоже шагнул с балкона,
да чудо меня
спасло… 


* * * * *

Была душа,
как роща после пала: 
остывший уголь, пепел да зола. 
Но к состраданью ближних
не взывала
и утешений
тоже не ждала. 

Давно забыв,
как плакала и пела,
как трепетала нежностью крови,

душа, замкнувшись,
больше не хотела
ни радости,
ни муки,
ни любви… 

Кружился снег. 
Чернели угли жалко
в пушистых кольцах
хрупкой бахромы. 
И было ей
не зябко и не жарко
под белоснежным саваном зимы. 

Но грянул март! 
Душа открыла вежды,
услышав вдруг
прозрачным, звонким днем,
как шевельнулось
семечко надежды
там, в глубине,
не тронутой огнем. 

И вот росток — 
пронзительный и вольный, — 
собравши силы,
выбросился ввысь,
пронзив ее… 
И это было больно. 
И это было сладостно,
как жизнь… 

И допоздна
задумчиво и грустно,
сутуля плечи, вглядывался вниз,
где мчит река,
закованная в русло,
глубокая и быстрая,
как жизнь…