"Не я ли, Господи..."

«…И когда они ели, [Христос] сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи?»

Мф. 26:21,22

Тайная вечеря. «Горница большая, устланная», — ее убрал для вечери один из многих «неизвестных» последователей Господа. За пасхальным столом — Христос и двенадцать учеников Его. Последняя, прощальная трапеза. Близятся крестные страдания Спасителя, позорная Его смерть. Дивный, нерушимый мир в сердце Господа. Как спокоен Он, как внутренне невозмутим, какое самообладание — Он разделяет пищу и дружески беседует с теми, один из которых, спустя несколько часов, окажется способен предать Его, другие — отречься или броситься бежать, спасая собственную жизнь. Какая любовь! Ни укоров, ни осуждения, ни угроз, ни проклятий. Та же предупредительность к Петру, та же внимательность к Иуде. Во время вечери Христос изрекает пророчество: «истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня…»

Как же ученики принимают это пророчество? Они принимают откровение Христа, утверждающее страшную неизбежность грядущего события, с чистой детской верою, без малейшего сомнения в возможности такого предательства, принимают с жутким страхом за самих себя и с глубочайшей скорбью о Спасителе. Не слышно слов протеста и возмущения, нет взаимных подозрений и обвинений друг друга. Каждый из учеников проверяет свое сердце и с чувством недоверия к самому себе молитвенно спрашивает:

«Не я ли, Господи?» Трехлетнее следование за Христом воспитало сердца учеников и раскрыло пред ними всю порочность человеческой природы. Они были убеждены, что нет в мире такого греха, на который не был бы способен самый лучший из людей. И для учеников не только чужая душа была «потемки», но и своя собственная. Каждый из них являлся тайной для самого себя и, обращаясь ко Христу, Который знал, на что каждый из них способен, вопрошали:

«Не я ли, Господи?» — Каким дивным примером самоисследования являются для каждого из нас эти слова. Мы окажемся, действительно, весьма самонадеянными, если скажем: «я никогда не был бы способен на подобную низость, грех или поступок…» Такое заявление равносильно нашим уверениям врачу, что мы счастливцы и не подвержены опасности заболевания той или иной неизлечимой болезнью. Наш организм всегда рискует заразиться и заболеть всеми известными медицине болезнями. Одна болезнь часто порождает другую, другая — третью; а сколькими болезнями мы болеем втайне от самого себя и врачей! Грехи наши, во всем их многообразии и безобразии — только плоды одного и того же дерева — порочной нашей природы, которую мы унаследовали вследствие грехопадения наших прародителей. Мы говорим: Иуда предал Христа в силу его жадности к наживе, Каин убил брата из зависти к нему, Давид низко пал из-за страсти, Димас «возлюбил нынешний век». Но, кто из смертных абсолютно свободен от жадности к наживе, от зависти, низких страстей, мирского духа, мирской жизни?

«Не я ли, Господи?» Так надлежит нам взывать к Богу всякий раз, когда сталкиваемся с другими людьми, захлебывающимися в омуте пороков, погибающими в засасывающей их мирской тине греха. Дом соседа загорелся, и моему дому тоже грозит опасность. Вместо осуждения других лучше проверить свое собственное сердце и сказать: «не я ли тот, кто сейчас, на моих глазах, гибнет». Да, это был бы я, если бы Господь по милости своей не спас и не сохранил меня. Я стремился в своей жизни не подпасть под власть подобного греха, совесть моя пока чиста, но разве я не могу согрешить так, как грешит этот несчастный, если Господь не сохранит меня от лукавого?

«Не я ли, Господи?» — следует взывать нам всякий раз, когда у нас пробуждается какое-либо недоброе чувство, нечистое желание, нечестное побуждение. И тогда мы бываем сами поражены тем, что случайно обнаруживаем в своем сердце: «да, я ли это?!» — спрашиваем мы себя, ибо сами не подозревали, чтобы в душе нашей могли гнездиться столь грязные мысли, столь низкие инстинкты.

«Не я ли, Господи?» — должны мы задать себе этот вопрос всякий раз, когда является сомнение в честности нашего ближнего, когда зарождается нездоровое подозрение против брата, и мы готовы обвинить его в самых тяжких грехах, в самых низких побуждениях, приписать ему то, в чем заподозрить его, может быть, никак нельзя. «Не я ли?» И если я лично неспособен на все то, в чем обвиняю другого, то мне должно быть также недоступно и подозрение, с каким я отношусь к нему. «Для чистых — все чисто, а для оскверненных… осквернены ум их и совесть». Вор и честному человеку не верит. Понятным становится вопрос учеников: «Не я ли, Господи?» Понятной становится молитва Давида: «Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня и от умышленных удержи раба Твоего, чтобы не возобладали мною…»