Соловьиные трели

Родион Берёзов

Уже у взрослого, у меня однажды спросили:

— Что в вашей жизни было самым дорогим?

Не задумываясь, я радостно ответил:

— Любовь к матери. Ее звала Аграфеной. Она была первой песенницей на большое село, и за это ее любили все, для кого песня была счастьем жизни. Эта нежная, трепетная любовь прошла через всю мою жизнь, но особенно неотступной и согревающей была она в раннем детстве.

Необходимостью жизни было — постоянно видеть мать возле себя. Как только она скрывалась с моих глаз, уходя куда-то из нашей трехоконной избы под соломенной почерневшей кровлей, меня охватывала тоска:

— Где мама?

Три старших брата и сестра, не понимая моей тревоги, равнодушно отвечали:

— К кому-нибудь пошла.

К кому-нибудь… В селе больше сотни изб, в которых живут наши знакомые и родные. К кому мне направиться на поиски?

Не разлучаться с матерью было смыслом моей жизни. Я помогал ей в огороде выдергивать сорную траву, дома — перематывать клубки шерсти, вдевать нитку в игольное ушко, летом — ходить с ней в луга за щавелем.

Великим праздником для меня были торопливые шаги рядом с матерью ночью, к Пасхальной службе. Мы смотрели на звездное небо и удивлялись:

— Мама, сколько их — никто не сосчитает!

— И каждая радуется и прославляет Бога, — отзывалась мать на мои восторги.

Во время торжественного богослужения я не отходил от нее. Мы вместе подпевали церковному хору: «Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав»

Домой шли рядом. Звезды к тому времени казались тающими льдинками — свет их убывал каждую минуту.

В позднюю Пасху зеленые луга были сплошь в желтых цветах. После розговенья ни мать, ни я не ложились отдыхать, а шли на вольный простор лугов, а оттуда к тому месту, где узкая речка вливалась в широкую.

— Мама, что красивее — голубое небо или золотистые луга?

— Везде Божья красота — и вверху и внизу.

Мать разулась и мне посоветовала снять не только сапоги, но и чулки.

— На Пасху всякая тварь радуется и молится Богу. Обутые ноги расплющивают и жучка, и козявку, и муравья, и червяка. А босая нога безвредна для любой живности: она между пальцев проскакивает. Разутые ноги, как пуховые подушки для всякой твари.

Обувку мы несли в руках. Трава и земля немного холодили, но этот холодок был приятен. Мы как будто сливались с окружающим нас миром, в котором главенствовали два цвета — голубой вверху и золотисто-зеленый внизу.

— Теперь еще не полдень, а утро. Днем соловьи не поют, а утром заливаются в охотку. Ночью они тоже любят петь. Вот мы и пришли. Давай сядем на бугорке возле березы. Слышишь соловьиную трель?

— Мама, а ему нравится, когда его слушают люди?

— Он поет для себя, для Бога и для всех.

— А цветы, трава, земля, речка, небо тоже слушают его?

— Так же, как и мы.

— Но у них нет ушей.

— Но они живые, как и мы, а живое, как может не слушать соловья? Кто слушает эту птичку, тому Бог дает талант на всю жизнь. Когда Степан был как ты, я приводила его сюда. Он наслушался соловьиных песен и стал гармонистом. Ты тоже будешь отличаться от деревенских мальчишек.

— Мне, мама, хочется научиться складывать песни.

— Почаще слушай соловья — он тебя всему доброму научит.

Мы увидели эту птичку на тонкой березовой веточке.

— Мама, он совсем крошечный, а какой у него голос! А сколько в его песне разных ладов. Кукушка хорошо кукует, только все время одинаково.

— Кому какой Бог дал талант, тот тем голосом и поет: петух кукарекает, сорока стрекочет, ворона каркает.

Какое это чудо — в преклонном возрасте возвращаться воображением в необозримую даль детских лет, переживаний и радостей! Это дар Божий! Мне 83, а я вижу себя в зеркале времени восьмилетним кудрявым мальчиком, а возле себя — мать, еще молодую, красивую, хотя я у нее был тринадцатым. Я любуюсь необыкновенными ее глазами, которые всегда застенчиво улыбаются. Улыбка материнских глаз — это занавес, скрывающий все горести жизни. А сколько их было: бедность, недоедание, болезни, смерть детей. От четырнадцати нас осталось только шестеро. Для меня, трехлетнего, тоже был сделан гроб, но жизнь оказалась сильнее смерти. Она преподнесла мне много подарков: материнскую улыбку, сказки природы, радость песни, музыку русской речи и соловьиные трели.

Возвраты в прошлое — это удивительная, необъяснимая милость Творца. Как же я могу прожить хотя бы несколько мгновений без благодарности Ему за эти подарки?

О мое удивительное сердце! О мое разноцветное воображение! О моя добрая память! Я живу только вами.

Вот на бумагу ложатся строка за строкой. Они возникают не потому, что я вожу мягким пером, а потому, что моей рукой руководят сердце и память.